24 апреля. Я только что пришла с улицы, пробежав примерно полтора километра в едва просохших после стирки штанах. Учитывая, что перед этим я съела всё имевшееся в морозилке мороженое, горло раздирает от боли, и я сейчас набираю этот текст под аккомпанемент закипающего чайника. 24 апреля в Эрфурте трижды шёл град. Град у меня ассоциируется с детством. Мне лет шесть, может, семь, душное дачное лето, которому так свойственны внезапные грозы с бушующим ветром, пригибающим хрупкие берёзы к земле. Я в гостях у мальчика Влада — его дом был последним на нашей линии, двухэтажный, сложенный из брёвен. Я до сих пор помню этот терпкий аромат дерева, который преследовал тебя везде, будь то крохотная кухонька, просторная гостиная или крутая лестница на второй этаж. Кажется, мы играли в карты и перекладывали из стопки в стопку кассеты. В доме резко потемнело, хотя было всего около шести вечера. Мы прильнули к окну. Я увидела бабушку, которая шла меня встречать. Сейчас я не уверена, но мне кажется, что она была в своём неизменном сером пиджаке, без зонта, но с палочкой. Не помню, почему она не зашла внутрь — может быть, взрослых не было дома, и нас заперли, — но отчётливо помню, как она стояла на крыльце, смотря вбок. Дождь сменился градом, и огромная градина попала ей в лоб. Мы тогда дружно захохотали, она повернулась, смеясь, к нам, ткнула пальцем чуть выше бровей, и я по губам прочитала: "Прямо в лоб!" 24 апреля в Эрфурте трижды шёл град, дважды — снег. Перед, до и после мороженого была половина бутылки вина. Мне нравится, как я который год подряд пытаюсь очень по-взрослому сбежать от себя, заливая внутрь алкоголь. Сегодня мама впервые за три недели более-менее пространно со мной переписывалась, потому что до этого она вообще отказывалась со мной разговаривать. Сегодня я была не в состоянии дойти куда-то дальше порога общажной квартиры, поэтому написала мальчику, в которого так по-идиотски провалилась год назад, что мне очень нужна компания кого-то, кого я знаю. Этот мудак зашуганный не может, кажется, решить, чего он хочет от жизни и меня, поэтому прячется за работой и написанием докторской диссертации, хотя две недели назад он вдруг на прощание меня обнял и поцеловал. Сам не понял, зачем это сделал, поэтому мы с ним на протяжении полумесяца играли в увлекательную игру "учись до потери пульса, не появляйся в сети, get your shit together". Доигрались. 24 апреля в Эрфурте трижды шёл град, дважды — снег. 24 апреля было вчера, и у меня умерла бабушка. У меня умерла бабушка, мама не разговаривала со мной три недели, у нормальных людей отношения, а у меня с человеком, который мне нравится, вот уже почти год "хуйзнаетчто", без пробелов и с обсценной лексикой. Я съела половину ведёрка мороженого плюс два вафельных рожка, выпила половину бутылки вина, посмотрела два фильма (один из них — по учёбе), прорыдала большую часть дня в полотенце, чтобы было не так слышно соседкам по квартире. Я по уши в дерьме и без весла, и полчаса назад, когда я начала писать этот пост, я решила, что наш с Тариной тост за "будет норм" актуален как никогда. У меня всё будет сначала норм, потом хорошо, потом вообще отлично. Без конкретики, просто в целом, потому что если жизнь меня чему-то и научила, так это тому, что бесполезно строить планы и что-то загадывать. В данную минуту I'm so fucking far away from being okay, мне просто охерительно больно, и я плачу за бабушку, за маму, за себя, за этого идиота, что живёт этажом ниже, и делаю это потому, что плачется. Я наверняка смогу собрать себя воедино в течение нескольких дней, потому что на мне всё ещё висит дипломная работа и огромное количество домашнего задания, и никто за меня со всем этим не разберётся, но пока что можно и даже нужно побыть слабой девочкой, которая отчаянно хочет обниматься. 24 апреля, когда в Эрфурте трижды шёл град, дважды — снег, я в очередной раз убедилась, что мой страх перед високосным годом не такой уж и необоснованный. За "будет норм", дорогие. Потому что обязательно будет. |