Пришла вчера на работу, психанула, ушла в неоплачиваемый двухнедельный отпуск, начиная с сегодняшнего дня. Две тысячи семнадцатый немножко утомил. Задумалась тут, что я снова начала искать утешение в сладком и алкоголе и почти даже готова устроить себе маленький челлендж без этих двух вещей. И всё бы ничего, но на фоне всего происходящего привести меня в чувство могут именно банальные физические радости, будь то чашка кофе, бокал вина, любимый десерт или обнимашки; без них я сбиваюсь на состояние лютой ненависти и желания лечь и умереть. Не факт, что в эти две недели я отдохну, потому что грядёт переезд, решение последних ремонтных проблем, а дома так вообще мама болеет, но хотя бы не надо будет поднимать себя каждый день в шесть утра, чтобы ехать на нелюбимую и, по сути, неоплачиваемую работу. По-моему, это уже йей. Буду чуть больше прислушиваться к себе и искать иные способы себя порадовать. А пока что — троекратное в честь лета, отпуска, открытия новых горизонтов! По этому случаю рассказывайте, как и что у вас, запланировали ли вы что-нибудь на это лето и что сейчас слушаете? |
вторник, 20 июня 2017
вторник, 13 июня 2017
«The point is that when I see a sunset or a waterfall or something, for a split second it's so great, because for a little bit I'm out of my brain, and it's got nothing to do with me. I'm not trying to figure it out, you know what I mean? And I wonder if I can somehow find a way to maintain that mind stillness.» — Chris Evans happy birthday, bearded cinammon roll beloved  |
— new number, facebook still processing my profile — good to know you aren't dead |
Вчера был первый полноценный выходной, начиная с мая. Понимаете, первый день за полтора месяца, чтобы с утра и до вечера я была предоставлена более-менее самой себе. Когда на моё сонное "какой у нас на сегодня план действий" мама сказала, что надо только показать ремонт её подруге, которая ненадолго заедет, я аж села в кровати, сразу проснулась и дважды переспросила. За два с половиной месяца ремонта выяснила несколько вещей: а) я всё-таки не конченый гуманитарий; б) мне очень нужно своё пространство, желательно — съёмная квартира, но это mission impossible; в) я совершенно разучилась отдыхать. Касательно последнего — нет, я охотно на прошлой неделе залипала на воду пруда недалеко от работы, греясь на солнце и спасаясь от головной боли чашкой кофе, а вечерами выбиралась ненадолго погулять, чтобы проветрить голову, но когда у меня реально появился свободный день, я не знала, хвататься за книгу, за фильм, за людей, за себя, что вообще и куда. Люди на воле, чем вы там занимаетесь, когда не нужно никуда бежать? |
вторник, 06 июня 2017
Помните, писала тут недавно, что в столовой кофе-машина при нажатии на "капучино" наливает моккачино? С хитрыми щами ткнула сейчас в "моккачино", в стаканчике оказался кофе с молоком. Буду молиться, чтобы в следующий раз на режиме "кофе с молоком" был не ванильный капучино — его я пробовала, вот он совсем дрянь. |
— Первое, Катя, чему я научилась на этой работе — врать. Второе — опаздывать с анекдотом в обойме. Третье — прикрываться канцеляризмами по поводу и без. Полгода первого серьёзного рабочего стажа за плечами, а я всё ещё не решу, нравится мне эта ваша взрослая жизнь или нет. Иллюзия автономности — здорово, долг за компанией в восемьдесят две тысячи рублей — нет. Второй день подряд с упоением ругаюсь с партнёром из Италии, потому что девушка оказалась экспрессивная и отступать не хочет. С любопытством наблюдаю за исчезновением маркеров вежливости в переписке и почему-то представляю, как некая Сесилия на другом конце провода отстукивает очередное послание, откидывает со лба волосы, порывисто встаёт и идёт к офисной кофе-машине жаловаться коллеге на невозможную русскую за чашечкой обжигающего эспрессо. Почему-то очень хочется верить, что там именно чашечка — крошечная и ослепительно белая в свете полуденного солнца, — а не пластиковый стаканчик, который выкидывает наш автомат за шестьдесят рублей. |
понедельник, 05 июня 2017
Почти совсем не пишу, потому что не хватает времени и слов, и не знаю даже, чего больше. Продолжаю спать ночами по 3-5 часов, добираю минуты в транспорте, снова пью много кофе и не могу перестать улыбаться, потому что рядом какие-то волшебные вообще люди, даже если между нами границы разных стран или бесконечные дни разлуки — со всеми этими плясками с бубном вокруг ремонта регулярно вижусь только с двумя одноклассниками, да и то потому, что они просто берут меня поздним вечером в охапку, сажают в машину и увозят. При графике "в шесть пятьдесят ушла на работу, вернулась домой в одиннадцать" оно и неудивительно, и там уже приходится выбирать между сном и "заберу тебя через пятнадцать минут, едем гулять на ПП и в ПГ, тёплая куртка с собой, не замёрзнешь". И знаете, возвращаться домой в начале четвёртого, зная, что подъём в шесть, не так страшно, если за плечами несколько часов прогулок, смеха и бесконечного тепла. |
пятница, 02 июня 2017
"...о, ну и со вторым днём лета вас! Лиса" Откладываю ручку в сторону и разворачиваюсь на пятках. Все полгода, что работаю на своём стремительно тонущем Титанике, страдала, что поблизости нельзя раздобыть нормального кофе — кофеен тут толком нет, в офисе разливают слабенькую жижу, в столовой на кнопку "капучино" установили режим "моккачино", что несколько лучше, но всё равно беда. Если идти от метро, то минуешь вывески Пятёрочка-табак-крымские вина-кофейня, и последняя выглядит как-то несерьёзно — стеклянная дверь и больше ничего. Вчера организм заявил, что если я немедленно не найду себе чего-то бодрящего, он и не подумает донести меня до работы, так что я впервые свернула с привычного маршрута и забежала всё-таки за стаканом капучино. Второе утро подряд прихожу на работу на пятнадцать минут позже, но зато с кофе навынос. — Средний капучино с корицей. — Возьмите большой, маффин в подарок. — Нет, спасибо. А хотя... давайте! — Соблазнили вас всё-таки, — смеётся молодой человек, стоящий за мной в очереди. — Соблазнили, но не маффином. Ушла с ведёрком вкусного кофе, передарив незнакомому человеку черничный маффин, просто потому что настоящее лето не успевает за календарным, и хочется тепла, волшебства и чудес, и почему бы не начать с себя. |
четверг, 25 мая 2017
В очередной раз — до мурашек и в унисон.
среда, 24 мая 2017
Устало потираю глаза, размазываю тушь, шатаюсь по городу хмурой пандой. Ремонт полным ходом, и я пытаюсь получать удовольствие от происходящего. На одной чаше весов — нервные скороговорки мамы, заламывание рук, минимальное количество часов сна и бесконечные несостыковки; на второй — частые ужины в любимых ресторанах, потому что дома нет еды, новый кофе навынос, острота ощущений от встреч с самыми близкими и радость маленьких побед. Пока я эмоционально жестикулирую, громогласно делясь подробностями ремонтных работ, внутри притаились мысли о гораздо более абстрактных вещах. Как надышаться вперёд? Какой рулеткой измерять километры между стоящими рядом людьми? Лазурь в лужах какая-то пыльная, ужасно хочется открыть уже сезон пробежек, а весна у меня растворилась в снежной крупе. |
среда, 17 мая 2017
And here we are, awkwardly balancing on this almost invisible string right above the botomless gap. Or are we? Maybe it's just the never ending fall that started forever ago. Maybe we got used to this feeling. Maybe we didn't and have simply decided to lie to ourselves making it look like we're actually balancing, even though we're not even in the middle of nowhere. Oh, beautiful illusion, oh, desperate us, and inevitable death in the end. |
понедельник, 15 мая 2017
После трёх часов сна собираться на работу совсем не хочется, но второй звонок будильника напоминает, что выбора у меня нет. Аккуратно выползаю из-под одеяла, практически на ощупь стягиваю со спинки стула тёплую кофту — шёл сто седьмой февральский день, — и на цыпочках прокрадываюсь по холодной плитке на кухню, чтобы не разбудить маму. Впрочем, мы обе так выматываемся с этими бесконечными разъездами в поисках материалов для ремонта, что по утрам друг на друга уже просто не реагируем. Выуживаю из коробочки с капсулами бленд понасыщеннее (древесные нотки!), закидываю его в кофе-машину, подставляю кружку и замираю, оглушённая неожиданно громким рычанием Nespresso. Глаза закрываются, спать хочется ужасно, но любимый аромат начинает потихоньку приводить в чувство. В квартире на удивление тепло, и поддавшись порыву подныриваю под коротенькую занавеску, распахиваю окно. Один из плюсов съёмной квартиры — взгляд наконец-то не упирается в дома. Автобусный круг — так себе, конечно, альтернатива, и уж точно не чета виду из окна в общежитии Эрфурта, но сердце всё равно пропускает пару ударов от восторга и нахлынувших воспоминаний. С жаром солнечных лучей на запястье контрастирует холодный воздух, пальцы обжигает нагревшийся керамический бок цветастой кружки, локти начинают неметь от врезающейся в уязвимое место оконной рамы. Всё это уже где-то было, но в другой оркестровке. |
четверг, 27 апреля 2017
Ребята, давайте поможем найти Лисе её апрель. Кроме шуток, я намертво застряла в том уикенде, когда попала в больницу. Последние несколько дней каждый день смотрю на календарь, но никак не могу осознать, что уже конец месяца. Цифры на экране мобильного сменяют друг друга, а я по-прежнему уверена, что сейчас где-то девятое число. Нахожусь вне времени и пространства, ничего не понимаю. Последние две с половиной недели умещаются в одно слово обсценной лексики. Я не уверена, в чём дело, но начиная с выписки с ветерком катаюсь на пресловутых roller coaster of emotions. Близкие люди в один голос утверждают, что плохое настроение и неважное самочувствие — нормальное состояние после перенесённого стресса и операции. Возможно, не последнюю роль сыграли и синдром отмены после опиоидных анальгетиков с побочкой от мощных анальгетиков, но от всех этих слов легче не становится: в голову лезут дурацкие мысли, за которые иногда становится стыдно. Не представляю, как возвращаться в реальный мир, когда я ни с кем толком не хочу общаться и ничего не хочу делать, и даже в соцсетях у меня уведомления и непрочитанные сообщения измеряются десятками. |
вторник, 18 апреля 2017
 Меня всегда веселят названия, которые противоречат сути, будь то Французская Революция, которая ни разу не французская и совсем не революция, или же "Английский пациент", который не английский и с натяжкой — пациент. Сеттингом в этот раз выступает послевоенная Италия, где в импровизированном госпитале Флоренции встречаются несколько людей, двое из которых связаны давним прошлым, а все остальные вклинились в эту историю, связав её в цветастое полотно, где уже не разобрать ведущей нити. Флоренция тут донельзя безлика, она становится как бы нейтральной территорией, предоставляя возможность главным героям взять читателя за руку и провести по песчаным барханам и дальним дорогам. Очень спокойная проза, составленная из ощущений и мыслей четверых израненных и поломанных людей, которые никак не могут определиться, бежать им от себя, прошлого или будущего, миражом мерцающего где-то впереди. История на грани исповеди, где признаются ошибки и принимаются тёмные стороны, скрытые желания. Когда сам лежишь в больнице, книга убаюкивает. Пересохшими губами ловишь жар пустыни, обессиленный забываешься неглубоким сном, увязнув где-то на границе воспоминаний героев и картин из собственного прошлого. Возможно, именно этот печальный факт и несколько подпортил впечатление от книги — зацепиться за неё получилось исключительно на уровне ощущений, а вот проникнуться к военной медсестре, завербованному вору, обгоревшему учёному или сапёру-синкху как-то не вышло. Хотя, может быть, так и задумано — в конце концов, после пережитого каждому из них наверняка захотелось бы казаться в глазах стороннего человека кем-то иным, потому что подпустить к себе слишком близко, открыв частичку своей прежней жизни, означало бы встретиться лицом к лицу со своей болью, которую невозможно больше терпеть. Очень грустная книга, порой какая-то даже медитативная, что, наверное, и неудивительно, учитывая переплетение судеб героев с джазовыми мелодиями, поэзией и природными мотивами. Как ни крути, Дюк Эллингтон с Гленом Миллером и Джоном Мильтоном никогда не бывают неуместными. |
среда, 12 апреля 2017
 And here, of course, is the dilemma: he's entirely right and horribly wrong at the same time. She is better, she is safer, if she rests in Richmond; if she does not speak too much, write too much, feel too much; if she does not travel impetuously to London and walk through its streets; and yet she is dying this way, she is gently dying on a bed of roses. Как-то неуловимо неловко, боязно даже говорить об этой книге с кем-то, кроме близких людей, потому что, обсуждая "Часы" Майкла Каннингема, волей-неволей затрагиваешь темы, на которые в приличном и "здоровом" обществе как-то даже и не очень принято дискутировать. Давайте попробуем издалека: в этой книге есть Вирджиния Вулф, писательница, без прозы которой сложно говорить о британской литературе ХХ века, и совсем невозможно — о модерне. Если вы ждёте от меня пиетета, то его не будет, потому что всем известная "Миссис Дэллоуэй" не зашла мне ни на русском на первом курсе университета в России, ни на английском на занятиях по литературе в Германии. Я понимаю вклад, мне импонируют и даже где-то близки идеи, но вот конкретно это произведение раз за разом меня усыпляло, и я возмущённым вихрем влетала в спальню соседки, размахивая читалкой, с просьбой объяснить, за что же можно любить этот поток сознания, в котором теряешься и словно сам начинаешь сходить с ума. Соседка тогда загадочно усмехалась и просила оставить книжку в покое, потому что час не настал, да и не госпожой Дэллоуэй единой. Так-то оно так, но "Миссис Дэллоуэй" — What a lark! — настигла меня в третий раз. В "Часах" приведены не только несколько страниц злополучного романа, но и сама история настолько тесно переплетается с жизнями героев Каннингема, что оказываешься как бы заключённым в неё, видишь изнутри, чувствуешь каждой клеточкой. Где в "Часах" Кларисса Вулф? А где — Каниннгема? И почему вдруг среди этих страниц я вообще нашла себя?.. Пожалуй, не имеет смысла в очередной раз проводить параллели между всеми действующими лицами, благо это успешно сделали за нас издатели, давайте лучше сосредоточимся на изяществе, с которым автор вытащил нас из зоны комфорта. Кто бы ещё смог так ненавязчиво выудить из нашего сознания страхи о завтрашнем дне, показать, как мы уязвимы, как терзаемы сомнениями о том, является ли наша жизнь тем самым осознанным и единственно верным выбором. Майкл Каннингем не просто заставляет нас заглянуть в самих себя и честно признаться в том, что мы вообще-то всеми силами пытаемся казаться сильнее исключительно ради поддержания иллюзии благополучия, он показывает, что эта иллюзия — возведенный в степень n самообман. Все беспокоятся исключительно о том, что подумают другие; на деле же каждый из нас просто боится рассказать о своей слабости. С этой точки зрения мне показался крайне любопытным Ричард, который стал для меня чем-то вроде центральной фигуры всего произведения. В отличие от трёх женских фигур "Часов" он оказывается как бы вне времени, остро переживает собственный кризис и одновременно с этим является воплощением невысказанных переживаний Вирджинии, Лоры и Клариссы: "I seem to keep thinking things have already happened. When you asked if I remembered about the party and the ceremony, I thought you meant, did I remember having gone to them. And I did remember. I seem to have fallen out of time." "The party and ceremony are tonight. In the future" "I understand. In a way, I understand. But, you see, I seem to have gone into the future, too. I have a distinct recollection of the party that hasn't happened yet. I remember the award ceremony perfectly." Этот роман — старая история в новой оркестровке, которая очаровывает своей слегка лихорадочной мелодией, завораживает рефреном. Я, пожалуй, вернусь ещё к "Часам", и если не к произведению целиком, то к некоторым страницам, чтобы вспомнить, как важно говорить, чувствовать и отдавать себе отчёт о том, что во мне — моё. |
вторник, 11 апреля 2017
От палаты до ванной комнаты — 150 шагов. Мелочь, на которую не обращаешь внимания в повседневной жизни, и настоящая битва внутренним драконом, когда три дня не ешь, толком не пьёшь, и вообще чувствуешь себя потерянным котиком. • • • После укола обезболивающего на бедре выступает капелька крови. Несмотря на то, что почти сразу прижимаю к крохотной дырочке проспиртованную ватку, бисеринка тёмного цвета словно въедается в кожу, и когда на неё падает тень от руки, кажется, что это очередная бесчисленная родинка. • • • Ровно в просвете между шторами светит круглая луна, окружённая ареалом цвета разбавленного молока. Никак не могу вспомнить, могла ли я раньше обхватить двумя пальцами собственное запястье; наверняка могла, иначе тут заканчивается реальность и начинается сюр. А ещё я почему-то очень остро сейчас реагирую на звуки и цвета. Крышечка от бутылки с водой, которую никак не допью, светло-зелёная, звук, с которым она отворачивается — громыхающе-тусклый. • • • Бывший одноклассник отказывается меня навестить — да и я ему запрещаю, — но обещает, что как только я приду в себя, мы пойдём есть суши или шашлыки. Шашлыки кажутся более соблазнительной затеей. • • • К середине третьих суток без еды мне снятся бутерброды с нутеллой. 9 апреля, 21:54 |
среда, 05 апреля 2017
Чудовищно страдаю от собственного косноязычия — будучи кинестетиком, я очень остро чувствую окружающий мир, умею эти ощущения поймать и законсервировать внутри; стоит же мне открыть блокнот или вкладку новой записи, чтобы зафиксировать мысли о просмотренном или прочитанном, как сразу начинает казаться, что я тот самый нарисованный человечек с мема — "there". Вживую наверняка всё ещё печальнее. Как заявить о себе, если я предпочитаю молчать? Где найти уверенность в себе, как в переводчике, если всё время кажется, что моим словам не хватает глубины даже в русском, не говоря уже об английском или немецком? |
вторник, 04 апреля 2017
Про Герду, к слову, не шутила.
четверг, 30 марта 2017
Утро начинается с неожиданного пробуждения до звонка будильника, Florence + The Machine и ослепительного солнечного света, отражающегося от снега за окном и голых белых стен опустевшей квартиры. Крашу ресницы синим, влезаю в чёрное, выуживаю из собранной сумки солнцезащитные очки. На улице как-то очень звонко, сердце ещё до первого глотка кофе отбивает стремительную чечётку, отзываясь рваным ритмом на волнующие всполохи неразбавленной голубой акварели над головой. Кофеен около работы толком нет, капсульная малышка уже упакована для переезда — да и молоко дома закончилось, — решаю забежать по пути к метро в Макдональдс. На несколько секунд замираю на скользких ступеньках небольшого ТЦ, щурюсь на холодное солнце. Рядом встаёт молодой мужчина, точно таким же движением выбрасывает в урну завёрнутый в салфетку сахар. Мы одновременно открываем стаканчики с кофе, делаем первый глоток, переглядываемся. Уголки губ дрогнули, у глаз разбежались весёлые морщинки, мы легонько салютуем первым за день капучино, слетаем с лестницы и крест-накрест расходимся в разных направлениях. Я явственно слышу, как март тихонько мурлыкает себе под нос "I can't decide whether you should live or die", чувствую себя немножко Гердой и очень хочу сохранить в воспоминаниях всё, что происходит со мной в последние недели.  |